Еврейская история полна легенд. Легендарно само появление нашего народа, дымкой чуда окутаны ушедшие тысячелетия, в чуде явном и скрытом лежит объяснение многих событий нашей действительности. «Тот, с кем происходит чудо, его обычно не замечает», – говорит наша Тора, но должно быть в крови: в трудную минуту жизни, в час беды религиозному еврею свойственно уповать на таинственное доброе вмешательство. И оно приходит. К тем, кто ждет, кто надеется и верит в Него. В это трудно поверить трезвому рационалисту, с рационалистами ничего таинственного и не происходит кого миновала Вера, того обойдет и чудо, однако, как говорил Баал-Шем-Тов, Б-жественная искра может «воспламениться и вознестись» в любом человеке...

Казалось бы, что есть на свете трезвее и практичнее делового Майами. Отпускная суета, магазины, конторы, виллы, белоснежные небоскребы-отели – индустрия отдыха и внутри – «Охолэй Тора», еврейская ортодоксальная школа для 160 мальчиков и девочек. Как это бывает – иногда или часто – школа увязла в долгах: учителя не получали зарплату, молчали отключенные телефоны, некому было развозить детей по домам... неумолимые проценты приближали катастрофу – долг перерос 200 тысяч долларов. Напрасно директор школы Шолом-Бер Липскер стучался в двери еврейского Майами. Трезвые и богатые рационалисты спокойно наблюдали за гибелью школы.

Спасение пришло с неожиданной стороны. Отчаявшийся Липскер рассказал о трагедии школы маленькой группе евреев, которые раз в неделю приходили к нему домой для изучения Иудаизма. Один из евреев полез в карман за чековой книжкой...

Они познакомились три года назад, случайно, на улице, еврей подошел к незнакомому еврею и предложил надеть тефиллин. Мистер Ландау усмехнулся в ответ, он уже надевал тефиллин однажды, ровно 33 года назад, в день Бар-Мицвы. Ему достаточно детских воспоминаний, и, к сожалению, он не может продолжить разговор – его ожидают теннисный корт и приятель. Спасибо за приглашение, возможно, он и зайдет послушать, как обучают Иудаизму взрослых людей... На этом они растались, но что-то – кто может ответить, что – заинтересовало Ландау, он пришел на следующее занятие, с тех пор за три года не пропустил ни одного, и в день, когда узнал о надвинувшейся на «Охолэй Тора» беде, – выписал чек в полмиллиона долларов. Потом он пожертвовал еще четверть миллиона и выстроил для школы новое здание неподалеку от океана.

Рационалист назовет это стечением обстоятельств: оглядываясь назад, очень просто подобрать удобное объяснение всему на свете, но кто-то смотрел вперед... Шолом-Бер Липскер приехал в Майами как посланец Ребе.

Великих людей обыкновенно считают отрешенными от земного, чуждыми прозе и материализму обыденной жизни. Это неверно, или люди неправильно толкуют слово «величие». Истинное величие невозможно без подлинной, глубокой человечности. Тот, кто сострадает боли всего народа, обязательно чуток и к горю отдельного человека. Не только мудрое ясновидение притягивает людей к Любавичскому Ребе, их влечет к нему умение Ребе сопережить заботы ближнего и то удивительное духовное очищение, которое приносят беседы с ним. Немудрено, что тысячи хасидов ощущают постоянную потребность видеть Ребе или слушать Ребе или хотя бы писать ему.

К Ребе приходят печальные и уходят повеселевшие, идут убитые горем и уносят надежду, приходят неверующие и... не уходят – луч света, упавший на них от Ребе, высвечивает дорогу в новую жизнь.

Познавший Истину знает ответы на все вопросы. Раввин, посвятивший жизнь изучению Торы, выходит сияя из кабинета Ребе, а президент Израиля, затворяя дверь, доверительно говорит окружающим: «Он сведущ во всем, ничто от него не скрыто!» В приемные дни на Истерн Парквей можно увидеть все еврейство мира: политического лидера и редактора газеты, министра Израиля и главу Джойнта, государственного служащего и рабочего, руководителей Любавичских центров и домохозяек, студентов, писателей, художников, философов, продавцов, бизнесменов... Они хотят получить ответ на личные вопросы, а также узнать точку зрения Ребе на общественные проблемы, потому что в его словах – Истина. Посланцы Ребе просят обсудить с ними их миссию, а люди науки – порой известные, большие ученые, – не умея примирить науку и религию, обращаются к Ребе за помощью. Однажды он сказал:

– Когда у Эйнштейна спросили, как он относится к религии, Эйнштейн ответил, что, чем большее знание о мире дает ему наука, тем явственнее видит он руку Всевышнего, правящего вселенной. Эти слова он просил опубликовать от своего имени, и они в свое время произвели огромное впечатление...

В 1972 году из Советского Союза уехал профессор Брановер – крупный физик, специалист по магнитной гидродинамике, сотрудник Латвийской Академии наук, автор более ста монографий, учебников и научных работ. Герман Брановер – один из тех, кто обратился к Иудаизму, вошел в Движение Хабад еще в СССР. Недавно издана книга его воспоминаний – «Возвращение», о возвращении ученого от идолов науки к мудрости заповедей и Торе. Герман Брановер рассказывает о встрече с Ребе:

«С тех пор как мы уехали из Советского Союза, я встречался и беседовал со многими знаменитыми людьми. Здесь же хочу рассказать о самой главной, самой важной и самой впечатляющей встрече – о встрече с человеком, стоящим на несоизмеримой со всеми другими высоте, – с Любавичским Ребе, Великим Евреем, наставником всего нынешнего поколения...

Я готовился к этой встрече и мечтал о ней долгие годы. Всячески пытался представить себе,

как это будет. Я слышал об этом великом человеке много, очень много от хасидов, встречавшихся с ним и безгранично преданных ему. Не скрою, мера преданности, восхищения и преклонения перед Любавичским Ребе иногда смущала меня, и, невзирая на то, что к этому времени я уже достаточно глубоко проникся идеями Хабада, упомянутое обстоятельство иногда тревожило меня, пробуждая отголоски давно преодоленного мною скептицизма. Поэтому, ожидая первой встречи с Ребе с таким волнением и нетерпением, я вместе с тем испытывал некоторое опасение, что встреча разочарует меня.

... Мы вошли в кабинет к Ребе, и с первой минуты ощущение было такое, словно мы знакомы с ним многие годы и продолжаем разговор, начатый давным-давно. До нас Ребе принял человек пятьдесят, и время было заполночь, однако на его лице не было видно и следа усталости, а внимание и интерес к нашим делам были такими, какие не всегда ощущаешь даже со стороны близких родственников. Поражало, насколько Ребе сведущ в политике, различных естественных науках, литературе, экономике, обстановке в Израиле и России. Величие его в Торе общеизвестно и потому воспринималось как само собой разумеющееся. Невероятным показалось, насколько Ребе знает и помнит обо всех наших личных, семейных делах и обстоятельствах.

И, наконец, – его удивительные глаза. Голубые и чистые, они то пронизывают насквозь, объемлют собеседника вниманием и участием, то искрятся тысячами смешинок. А между этими крайними выражениями – еще несчетное число других, никогда, как кажется, не повторяющихся, но всегда похожих в одном – в них беспредельная посвященность собеседнику или слушателям.

Разумеется, мои опасения разочароваться рассеялись без следа. Я встречался с Ребе позднее еще много раз, слушал его многие часы. Он говорил и о вечных проблемах еврейства, и о событиях дня, и о труднейших философских проблемах, и о будничных заботах государств и личностей.

Каждый раз меня поражает, когда Ребе напоминает мне содержание наших предыдущих бесед, состоявшихся год, два или три тому назад. Часто оказывается, что я забыл даже саму тему или событие, а Ребе напоминает мне мельчайшие детали. Я уже упоминал, что встречался в течение последних лет со многими знаменитыми людьми – политиками, учеными, писателями. Я не видел, чтобы кто-либо из них мог так слушать, как Ребе, быть настолько причастным, отвлечься от всех других мыслей. Когда говоришь с этими людьми, всегда ощущаешь, что большая часть их внимания прикована к тому, что было перед нашей встречей, или к тому, что будет после нее, или что их гложут собственные заботы. Большинство людей вообще могут понять собеседника только, когда с ними говорят с их собственной позиции, в ключе их собственной психологии. Если же собеседник анализирует какую-либо проблему с позиции им незнакомой или для них неприемлемой, они просто перестают воспринимать собеседника, словно радиоприемник, который вдруг настроили на другую волну. Кроме того, всегда ощущается, как они взвешивают свои слова, соразмеряя их с личными и партийными интересами, своим престижем и т. д. Что касается совета или решения, то они всегда стараются отложить ответ, оттянуть. Ребе понимает все с полуслова – о чем бы вы ни говорили и каковы бы ни были ваши позиции и взгляды. Он весь – олицетворенное присутствие и принимает решение или дает совет мгновенно, ему не нужно с кем-то советоваться и всегда ощущаешь, что совет этот или решение сообразованы только с желанием блага евреям в целом и собеседнику в частности, блага – в духовном и обычном житейском смысле.

Каждый раз, когда мне доводится видеть и слышать, как Ребе мгновенно принимает решения, я невольно противопоставляю его всем другим людям, которых мне приходилось наблюдать в такие минуты. Мне вспоминаются, с одной стороны, бесконечно оглядывающиеся на более высокое начальство советские функционеры, а с другой – израильские деятели, решимости которых обычно хватает лишь на то, чтобы в каждом сложном случае немедленно создать еще одну комиссию, которая, авось, разберется.

Советы Ребе иногда воспринимаются с трудом, бывает даже, что они с первого взгляда кажутся нелогичными, приходится бесполезно ломать голову над тем, чем бы этот совет мог быть рационалистически обоснован. Но если хватает порядочности и силы воли последовать этому совету, так и не найдя рациональных соображений, стоящих за ним, то неизменно убеждаешься – иногда спустя месяцы или даже годы – как бесконечно правилен был совет и куда завело бы пренебрежение им.

Что дает Ребе эту удивительную силу провидения? Гениальность? Феноменальная память и аналитичность ума? Погруженность в Тору и отсутствие каких-либо личных, земных устремлений, что вместе определяет у евреев понятие о цадике? Неведомое нам Б-жественное откровение? Или, может, бесконечное доверие множества хасидов ставит Ребе в духовных мирах в особое положение посредника между Б-гом и людьми? Не берусь ответить. Быть может, все перечисленное вместе... Но, конечно, это нечто гораздо большее, чем даже самые исключительные человеческие способности. Как бы там ни было, Ребе, несомненно, единственный человек в мире, кому бы я без колебания вверил судьбу свою и своих близких».

... Как-то в нью-йоркском аэропорту Кеннеди произошла необычная сцена. В вестибюле, куда входили пассажиры рейса «Эл-Ал», вдруг зазвучала советская песня: «И в воде мы не потонем, и в огне мы не сгорим...»

Ее пели хором молодые и старые мужчины. Они смеялись и танцевали, и кто-то плакал, а кто-то поднялся на импровизированную трибуну, и любопытные американцы, окружившие толпу бородатых людей, вдруг услышали русскую речь. А потом английскую:

– Не волнуйтесь, мы плачем от радости, – сказал молодой человек. – Мы недавно покинули СССР, ушли из советского изгнания, где долгие годы сражались за право быть евреями и верить в Б-га... Мы поем советскую песню, но вкладываем в нее еврейский смысл – мы были в огне, нам понадобилась вся наша стойкость, но мы остались в религии и вчера получили награду...

Они прилетали в Нью-Йорк к Рош бней Исраэль.