«Арест 5687 года, – пишет Ребе[51], – седьмой по счету, ибо меня пять раз арестовывали при старом режиме и дважды – при новой власти.

Впервые я был арестован в Любавиче, в детстве, когда мне было всего одиннадцать лет[52]. Год спустя, по совету и указанию моего учителя, я начал записывать свои воспоминания и отметил это происшествие.

Второй арест в Любавиче – Ияр 5662 года (май 1902 г.) – был результатом доноса учителей местной просветительской школы.

Третий – тоже в Любавиче, в месяце Тевет 5666 года (январь 1906 г.), явился следствием участия местных сионистов в стычке с полицией.

Следующий произошел в Петербурге, в месяце Тевет 5670 года (в декабре 1909 г. или январе 1910 г.), по доносу еврея-просвещенца.Пятый арест, в Петрограде, в месяце Шват 5676 года (в январе или феврале 1916 г.), был результатом моих попыток законно обосновать освобождение раввинов, меламедов и шойхетов от службы в царской армии.

Шестой арест, в Ростове-на-Дону, в месяце Тамуз 5680 года (лето 1920 г.), последовал за доносом главы евсекции города.

Однако все эти аресты были кратковременными – всего на несколько часов. И только седьмой оказался продолжительным.

... Не погрешу против истины, если скажу – воспоминания о последнем аресте иногда доставляют мне удовольствие. С тех пор минуло семь лет, но временами я уединяюсь, чтобы возродить в памяти слова и видения, которые слышал либо видел наяву и во сне в те дни.

Жизнь человека – это последовательность определенных вех: детство, отрочество, юность, молодость, пожилой и старческий возраст. Человек наделен способностями, порой средними, порой незаурядными и яркими; люди отличаются характерами: у одних – застенчивый и меланхоличный, у других, наоборот, общительный и жизнерадостный. Кроме всего этого, по воле Провидения есть периоды в жизни человека, зачастую изменяющие его характер и поразительно развивающие его способности, что ставитличность на более высокую ступень, помогает глубже всматриваться в смысл и цель своей жизни. Наиболее плодотворный период в процессе формирования характера человека и развития его способностей – это время, наполненное страданиями, которые приходится испытывать во имя беззаветного отстаивания своих идеалов, особенно, если речь идет о борьбе с преследователями во имя утверждения Веры.

Период, полный телесных и душевных мук, бывает вместе с тем, насыщен сильными впечатлениями и, в конечном счете, становится светлым воспоминанием.

Все, что произошло со мной в тот период, не менее важно и почетно, чем все последующее. Даже арест и пребывание в тюрьме послужили для меня источником большого духовного подъема, и поэтому на шкале времени стоит особо отметить не только дни и ночи, но даже часы и минуты. Ибо каждый час и каждое мгновение страданий от истязаний и причиненных мук приносят такую необычайную пользу и порождают такую безграничную стойкость, что даже слабый становится героем...»

Даже слабый становится героем – эти слова не относятся к Ребе. Ибо вся жизнь его, начиная с юношеских лет, была поистине героической, о чем свидетельствует и приведенный список арестов.

С ранних лет он в центре Любавичского Движения[53]. Сын пятого Любавичского Ребе – Рабби Шалом Довбера – Рабби Иосиф Ицхак в пятнадцатилетнем возрасте становится личным секретарем своего отца, а в восемнадцать – возглавляет только что основанную большую Иешиву «Томхей Тмимим». Со временем «Томхей Тмимим» открывает филиалы в других странах, приобретает мировую известность, и тысячи ее выпускников пожизненно гордятся высоким званием «Томим».

В неполные двадцать Рабби – делегат на съездах еврейских общественных деятелей. В 1901 году он выезжает в Польшу и Германию, где собирает деньги на строительство фабрик в маленьких городках нынешней Белоруссии. Проект успешно реализуется, и тысячи бедных, практически нищих еврейских семейств получают постоянную работу.

В 1906 году, когда по России прокатилась волна кровавых еврейских погромов, Рабби Иосиф Ицхак призывает весь мир поднять голос против антисемитской политики царского правительства. Как известно, погромы прекратились.

Вся жизнь Ребе была посвящена защите евреев и помощи евреям, почему его и арестовывали многократно. Так было до первой мировой войны, во время войны и особенно – после революции, когда гонения на Идишкайт приобрели неслыханный в еврейской истории характер, и советская власть принялась истреблять самую суть нашего народа – его религию.171

2 Нисана 5680 года (21 марта 1920 г.) в Ростове-на-Дону скончался Ребе Шалом Довбер. Своим духовным лидером, шестым Любавичским Ребе провозглашают евреи его сорокалетнего сына. И в том же году начинает активно действовать настоящий и будущий враг Ребе – антиеврейская коммунистическая организация, евсекция, еврейское отделение в партии большевиков.

Согласно теории, выдвинутой Лениным еще в начале века, история человечества – есть история классовой борьбы, а нации – реакционная буржуазная выдумка. Эта ленинская точка зрения, безусловно принятая комиссаром по делам национальностей РСФСР Сталиным, – легла в основу большевистской политики, направленной против иудаизма.

Широко бытует мнение о массовом, чуть ли не решающем участии евреев в октябрьской революции. Однако этому противоречат цифры: в 1922 году, т.е. на пятом году революции, в большевистской партии состояло 19.562 еврея – не слишком впечатляющий процент для почти четырехмиллионного еврейского населения России. Да и эти 20 тысяч не были евреями в истинном смысле слова, а, как правило, детьми выкрестов и ассимилянтов, что и подтверждает первый комиссар по еврейским делам при сталинском наркомате – Диманштейн.«Большевистская партия, – пишет он в 1920 году, вспоминая дореволюционную пору, – никогда не вела особой работы среди евреев. Во время февральской революции еврейские рабочие не были на нашей стороне. После октябрьской революции положение было таким, что пришлось назначить секретарем евсекции человека, ни слова не знавшего по-еврейски. И я сам никогда не занимался общественной работой среди евреев».

Далекие от еврейства и чуждые ему «евсеки» с помощью ленинской теории и полицейского аппарата советского государства насильно толкали многомиллионное еврейство России на путь ассимиляции, т.е. пытались переделать его по своему образу и подобию. Программа евсекции, которую она выполняла с великим рвением, заключалась в уничтожении еврейской религии, еврейских общин и даже еврейского языка. Одно из первых постановлений сталинского наркомата по делам национальностей гласило:

«... Учитывая позорную политику, направленную на затемнение классового сознания еврейских трудящихся масс... и вредное антипролетарское воспитание... Центральное бюро еврейских общин и все его отделы... закрыть навсегда.

Все средства, а также живой и мертвый инвентарь передать местным комиссариатам.

Член коллегии – Сагурский. Нарком по делам национальностей – И. Сталин». Созданная в феврале 1918 года и ликвидированная за ненадобностью в 1930 г. евсекция оставила о себе поистине черную память. «Разрушай!» – было ее лозунгом. «Смерть религии!» – кричали ее молодчики и устраивали в синагогах позорные драки. «Раввинов под суд!» – и проходили по городам омерзительные судилища, выносившие «смертный приговор еврейской религии». «Да здравствует пролетарская культура!» – и накипь человеческая оскверняла, громила по всей стране синагоги (Минск, Одесса, Харьков, Киев, Смоленск, Гомель, Таганрог – сотни других городов и местечек). «Еврейский рабочий, – твердила евсекция, – объявляет диктатуру пролетариата на еврейской улице!» – и насильно, с помощью аппарата ГПУ, крушили Иешивы, Хедеры и еврейские общинные организации.

Среди погромных декретов той поры заслуживает быть отмеченным один – о полном запрете языка иврит, объявленного контрреволюционным.

По мнению евсеков-идеологов, еврейский язык и национальность должны были исчезнуть в «плавильном котле революции». Упомянутый комиссар Диманштейн писал: «Мы не фанатики еврейского языка. Возможно, в близком будущем более богатые языки вытеснят повсюду еврейский. Мы, коммунисты, не прольем по этому поводу ни слезинки».

Подготовленный евсекцией и проведенный в жизнь комиссариатом Сталина декрет о ликвидации живого языка вызвал изумление даже в большевистских кругах. Советский нарком просвещения Луначарский заявил, что объявление какого-либо языка «контрреволюционным» – есть просто акт вандализма. Впрочем, возмущение русского наркома (знавшего иврит и читавшего Танах[54] в подлиннике) не помогло: «контрреволюционный» язык так и остался запрещенным в России.

Результатом 13-летней деятельности евсекции было полное разорение старинного уклада жизни еврейского населения в городках и местечках. К 1925 году более миллиона евреев покинули традиционные штетлах[55]. «Наш самый большой враг, – говорили они, – евсекция!»

Разрушение, учиненное евсеками, было на руку одной лишь, советской системе. И она отблагодарила своих верных псов. В 30-х, после расформирования евсекции, ее активистов ожидала «награда»: Воркута и Заполярье, Якутия и Колыма.

Все «победы» евсекции держались на карательных органах ВЧК-ГПУ. Без помощи тоталитарной власти ей не удался бы ни один проект. В той единственной сфере, где евсекция не пользовалась полицейской поддержкой, она оказалась совершенно беспомощной.

Главной функцией евсекции, как и было записано в ее программе, считалась «культурно-воспитательная работа», т.е. антирелигиозная пропаганда и внедрение веврейскую среду коммунистических идей. Спустя 7 лет после начала ее деятельности, суммарный тираж всех газет на идиш – московской «Эмес», харьковской «Штерн», минской «Октябрь» и т.д. и т.п. не превышал 15 тысяч, то есть был ничтожным, а точнее сказать – нулевым: упомянутые тысячи полностью расходились среди евсеков, их подручных и еврейских организаций коммунистического толка. А миллионы читающих на идиш попросту бойкотировали жалкие, антирелигиозные листки. Симпатии простых людей по-прежнему оставались на стороне Идишкайт.

1920 год, когда Ребе возглавил Любавичское Движение, был и годом начала антиеврейского террора (в 1918 и 1919 этому мешала гражданская война). Шантаж и преследования агентов ЧК, направляемых активистами евсекции, были так велики, что многие раввины и общественные деятели решили немедленно эмигрировать. Такая возможность была и у Ребе, но он предпочел не бегство, а самоотверженную борьбу.

Жизнь его была посвящена еврейскому народу.

Безжалостному натиску евсеков Ребе противопоставил девиз: ни один еврейский ребенок не должен быть брошен на произвол коммунистической улицы, не должен быть отдан новоявленным «воспитателям».

Талантливый организатор, Ребе привлекает всех «тмимим» и многих евреев к этой борьбе, и разгром еврейских школ идет параллельно с организацией по всей России сети тайных Хедеров (начальные учебные заведения) и Иешив (высшие). Ни на минуту не останавливается также учеба раввинов и шойхетов, продолжается строительство новых синагог и микв.

В 1924 году Ребе вынужден покинуть Ростов-на-Дону, где евсеки-чекисты, отчаявшись остановить Ребе, начинают откровенно угрожать ему наганом (в помещении синагоги, в присутствии многих свидетелей). Переезд в столичный Ленинград, где бандиты ведут себя поскромнее, позволяет Ребе действовать еще активнее.

Ребе собирает своих друзей и помощников на тайный съезд в Москве. (Мы знаем, как это было опасно!) Участники съезда клянутся: продолжать, что бы ни случилось, распространение Торы и поддержку еврейства. И все, как один, остаются верными клятве. Многих арестовывают и ссылают на верную смерть в Сибирь, но на их место приходят новые учителя и продолжают занятия с теми же учениками.

По инициативе Ребе, во все концы России разъезжаются знатоки Торы – талантливые ораторы, умеющие пробуждать интерес слушателей к иудаизму. Посещать эти лекции опасно, но слушать их приходят сотни людей, в противовес пустым залам, где евсеки читают унылые и скучные коммунистические проповеди.

Гигантская работа, развернутая по всей стране, приносит успех за успехом, и евреи возвращаются к Торе. Из «центра», от Ребе, к ним приезжают раввины, шойхеты и меламеды, а в случае необходимости – приходят и деньги. Они пожертвованы, как правило, людьми небогатыми и вопреки угрозам чекистов.

Умная, осторожная и систематическая деятельность Ребе плотиной перегородила антирелигиозную пропаганду. Основная, как мы помним, работа евсекции оказывается в тупике. С помощью ГПУ евсеки быстро обнаруживают и пробуждение религиозных чувств, и появление новых религиозных организаций. Они отлично понимают – кем-то организовано активное сопротивление. Но кем?

Начались энергичные поиски «преступников». Безуспешные вначале, пока ими занимались активисты евсекции, и эффективные, когда к ним присоединилось вездесущее ГПУ. На всю переписку Ребе – тысячи писем, поступавших на его имя и отсылаемых из его дома – была наложена строжайшая цензура. Как ни старались его корреспонденты прятать за безобидным тайное, в скором времени цензура ГПУ обнаружила улики, подтвердившие их предположение: религиозное возрождение евреев России исходит от Ребе.

Эти сведения накапливаются, наиболее «откровенные» письма попросту конфискуются, за Ребе и близкими к нему людьми идет усиленная слежка. Наконец, наступает день, когда сомнениям уже нет места: перед следователями ГПУ и руководством евсекции раскрывается истинная картина титанической деятельности Ребе. «Он организовал все религиозные силы страны и финансирует все религиозные заведения», – с откровенной злобой говорит о Ребе руководитель евсекции.

Ниже мы приводим крайне любопытное письмо, которое объясняет истинные причины ареста Рабби Иосифа Ицхака Шнеерсона и его заключения в Ленинградскую политическую тюрьму Шпалерную.

«... В связи с приездом в Москву Рабби Шнеерсона, – рассказывает А.Л.Фукс, председатель московской еврейской общины, – меня вызвали в ГПУ. Чекистов интересовало: 1) Действительно ли Рабби Шнеерсон, находясь в Москве, собрал большую сумму денег для поддержки религиозных еврейских учреждений? 2) Правда ли, что вокруг него сплотились сотни молодых людей, посвятивших себя укреплению еврейской религии по всей стране? 3) Действительно ли Рабби Шнеерсон является непререкаемым авторитетом для сотен тысяч верующих?

Этот допрос свидетельствовал, что над головой Ребе сгущаются тучи и ГПУ неспроста интересуется его деятельностью. Вкратце я сказал им следующее:

– Да, я знаю Рабби Шнеерсона. Я знал и его отца – известного раввина, главу еврейской общественности. А в ту далекую пору, когда я был учеником петербургской высшей школы, я встречал и его дедушку, который также был видным еврейским общественным деятелем и, с риском для себя, посещал самых грозных царских министров, чтобы помочь евреям России. Именно он – своим умом и настойчивостью – помог разрядить накалившуюся атмосферу во время погромов в Киеве и Нежине...

Что касается Рабби Шнеерсона, то я знаю его как человека высокой нравственности и духовности. И, если он поддерживает и помогает еврейским религиозным учреждениям, о чем я ничего не знаю, следовательно, никаких беззаконий в этом нет и быть не может. Да, я знаю, что в настоящее время Рабби Шнеерсон находится в Москве, но цели его приезда мне неизвестны.

... Дома меня ожидали члены двадцатки[56], обеспокоенные тем, что меня продержали на этот раз дольше обычного. Не желая распространяться об истинной причине вызова в ГПУ, чтобы избежать ненужных разговоров и слухов, я отделался несколькими общими фразами, а потом пригласил одного из близких Ребе людей, рассказал ему подробно, что со мной произошло, и просил передать Ребе совет: в эту же ночь немедленно вернуться домой.

Назавтра я поинтересовался, уехал ли Ребе, и сильно обеспокоился, узнав, что он все-таки остался в Москве.

... В канун Пурим-Катан[57] я пришел в Центральную синагогу и увидел, что ярко освещенный Любавичский зал буквально забит народом, даже в проходе и на лестнице стояли люди. На вопрос, что здесь происходит, мне ответили: «Выступает Любавичский Ребе!»

Я буквально похолодел от страха за Ребе и одновременно подумал, что внук унаследовал твердый характер дедушки, не считавшегося с опасностью при защите интересов евреев.

Мне удалось пройти внутрь, и я увидел, что Ребе сидит на возвышении, и услышал, как своим звучным, певучим голосом Ребе говорит о празднике Пурим, объясняя чудо Пурим непоколебимостью евреев, их верностью Торе.

В те давние времена, говорил Ребе, евреи отказались выполнить приказ царя Ахашвероша и не пожелали смешиваться с другими народами Персидской империи. Как свидетельство нашей стойкости, Ребе привел в пример поведение тысяч детей, воспитанников Мордехая, которые, в ответ на запрещение изучать Тору, сказали своему учителю: «С тобою мы неразлучны – на жизнь и на смерть!» И они – эти дети – победили.

Эта священная стойкость – вечна, она повторяется из поколения в поколение, продолжал Ребе, и мы можем упрочить наше положение только приобщением маленьких детей к изучению Торы. Подтверждение этому мы находим в Теилим: «Устами младенцев и грудных детей Ты укрепил (нашу) мощь... чтобы покорить врага и мстителя».

Не только содержание речи Ребе, но его энтузиазм, пренебрежение опасностью, которой чреваты были подобные высказывания, а также сосредоточенное внимание слушателей поразили меня. Но я заметил в синагоге осведомителей ГПУ...

Мы вышли из синагоги под сильным впечатлением от услышанного и увиденного. Г-н В., знавший хасидов лучше, чем я, сказал, что Ребе в своем выступлении затронул самую острую и жизненно важную проблему еврейства России. «Существует обычай, – сказал он, – пунктуально записывать, а затем распространять и пересказывать каждое выступление. Чаще всего, это делает сам Ребе, и его речи попадают к хасидам, живущим по всей стране».

Через неделю мне пришлось встретиться с Литваковым, одним из руководителей евсекции. Во время разговора он вдруг начал поносить Ребе Шнеерсона, который объединил всех .религиозных евреев России. Литваков возмущался, что Ребе собирает средства на содержание микв, синагог, преподавателей Хедеров и так далее.

– Куда ни посмотришь, – сказал он мне, – не только в Белоруссии, Украине и Центральной России, но и в таких далеких краях, как Грузия и Туркестан, можно встретить посланцев раввина Шнеерсона, выполняющих его указания.

Он приводил факты, относящиеся к Грузии, например, и если они соответствуют истине, то свидетельствуют об отличной организации дела.

С появлением евсекции, по всей Грузии были ликвидированы действовавшие там ранее религиозные институты. Но недавно, рассказывал Литваков, туда приехал молодой ашкенази (так называют в тех местах еврея из России), который говорил по-грузински, как настоящий грузин, и выступал перед евреями с пламенными речами. В частности, цитировал выдержки из кодекса советских законов, где говорилось, что гражданам разрешается создавать и содержать религиозные учреждения на собственные средства. Этот юнец, сказал раздраженно Литваков, переезжая из города в город, из поселка в поселок, повсюду выступал с речами, в которых расхваливал власть, предоставившую такие широкие права трудящимся, и ратовал за восстановление этих самых религиозных учреждений. И обычно, после его отъезда, так и происходило.

А в одном из поселков случился вообще анекдот. На выступление молодого человека пришли работники местного исполкома и, услышав, как он цитирует конституцию, по ошибке решили, что перед ними представитель из центра. Воодушевленные его речью, они тут же единогласно постановили: отремонтировать микву за счет исполкома. Что и было сделано.

Кончилось все это тем, что еврейская молодежь грузинских селений поднялась против комитетов евсекции и разогнала их на том основании, что законы советской страны позволяют гражданам в вопросах религии поступать по своему усмотрению. После чего были отремонтированы синагоги, общины приобрели новые свитки Торы, и по всей Грузии были открыты Хедеры для обучения детей еврейской религии.

– В результате тщательного расследования, – заключил Литваков, – нам стало известно, что все это дело рук раввина Шнеерсона. Он разослал своих агентов во все концы страны и огромными денежными суммами финансировал эти мероприятия.

Я, было, возразил Литвакову, что закон действительно гарантирует гражданам свободу вероисповедания, а верующие имеют право на собственные средства содержать религиозные учреждения. В чем же вина Рабби Шнеерсона, если он популяризирует конституционные законы страны?

– В ГПУ, – ответил Литваков, – уже знают, в чем виноват Шнеерсон. И мы, – закончил он в ярости, – решили вырвать его с корнем! Давно уже собран у нас необходимый для этого материал.

Содержание беседы с Литваковым и мои опасения за судьбу Ребе я передал одному из близких к нему людей...»

Это письмо – живое свидетельство ненависти и страха ренегатов из евсекции к Ребе. Казалось бы, как легко справиться с главным идейным врагом, если есть под рукой ГПУ, – арестовать, ликвидировать! – однако, оказывается, не так-то просто посадить в тюрьму главу всемирно известного Любавичского Движения. Мы уже знаем, к каким это привело последствиям.

Нерешительным действиям евсекции положила конец неоднократно упоминаемая в тексте «Записок об аресте» история с ленинградской конференцией представителей всех еврейских общин России. Значение этой конференции было очень велико: ей предстояло утвердить программу еврейской общинной жизни, а также определить, какие религиозные организации – согласно советским законам – разрешено создавать в еврейских общинах.

Некоторые раввины и общественные деятели поддерживали идею созыва конференции. Но Ребе I прекрасно понимал, что, из страха перед репрессиями, немногие осмелятся говорить о действительных нуждах Д религиозного еврейства. Для Ребе было очевидным: конференция – хорошо подготовленная евсекцией ловушка, чреватая полной ликвидацией еврейства в России.

Отдавая полный отчет в грозившей ему опасности, Ребе, не раздумывая ни минуты, активно выступает против провокационного съезда. И грязная затея проваливается, что было поистине крахом многолетней подготовки и всей работы евсекции. Ненависть и озлобление пересиливают осторожность, Ребе арестован.

Как мы знаем, в дальнейшем произошло одно из очевидных чудес нашего века – смертника отпустили на свободу и даже позволили покинуть Советский Союз.

Уход из неволи – начало нового этапа в жизни Ребе. Наконец-то он поднялся во весь свой исполинский рост. Ни на минуту не прекращая кампании в защиту еврейства Советской России, продолжая переписку и помощь оставшимся там хасидам, он одновременно начинает великое дело своей жизни – распространение Любавичского Движения по всему миру.

В Латвии, а затем в Польше Ребе организует Иешивы и Хедеры Хабада, он посещает Священную Землю и Соединенные Штаты Америки... И всюду, где он побывал, укрепляются религиозные общины, появляется сеть еврейских школ. В конце тридцатых годов Ребе основывает «Всемирное объединение Любавичских хасидов».

Начало второй мировой войны застало Рабби Иосифа Ицхака Шнеерсона под Варшавой. Своими глазами он видел ужасы фашизма, но ему удалосьспастись от нацистов, и в 1940 году Ребе прибыл в Америку.

В те годы положение в еврейском мире казалось безнадежным. Подавляющее большинство хасидов находилось в России, в Европе юла война, а для американских евреев цели и смысл Любавичского Движения оставались далекими, как звезды. Среди миллионов эмигрировавших сюда из Восточной Европы евреев нарастала ассимиляция, и даже само название Любавичского Движения было для них ничего не значащим набором слов. Это была страна с иными обычаями, иной духовной атмосферой. И, встречая Ребе на земле Нового Света, лидер многомиллионного американского еврейства открыто заявил об этом: «Не забывайте – мы коренным образом отличаемся от евреев Европы».

На явный совет отступиться от евреев США Ребе ответил: «Америка не отличается от любой другой страны диаспоры!» И действительно, потребовалось не так уж много времени, чтобы Любавичское Движение охватило Америку. Сегодня здесь сердце и центр Движения Хабад.

... Но начинать нужно было с нуля. Ребе пришлось разъезжать по Соединенным Штатам, доказывать, объяснять. На его выступления приходила молодежь, не получившая религиозного воспитания. Зов сердца влек их к полнокровной еврейской жизни без надуманных «облегчений» на американский лад, и они становились учениками Ребе.

Постепенно и в Америке появляются Иешивы и начальные школы по изучению Торы. Последователи Ребе, в свою очередь, становятся учителями и воспитателями в отдаленных общинах. Письма, послания, статьи и книги Ребе пробуждают американское еврейство от долгой спячки, в стране начинает пульсировать истинно еврейская жизнь.

Непостижимо, откуда черпал силы тяжело больной Рабби Иосиф Ицхак Шнеерсон, как находил время для колоссальной по масштабам работы. Он основывает издательства и библиотеки, выпускает журналы и сборники, публикует статьи и книги, ведет огромную переписку, принимает ежедневно десятки людей, создает и руководит организациями по еврейскому воспитанию, распространению сокровищниц мысли Талмуда или мелодий Хабад... «Бюро помощи беженцам» с отделением в Париже, открытое им сразу после войны, спасло жизнь десяткам тысяч евреев, и многим из них помогло благополучно перебраться в Израиль и другие страны.

Благодаря мужеству и целеустремленности Ребе Любавичское движение с течением времени охватило все континенты. Дом номер 770 по Истерн Парквей в Нью Йорке, где поселился Ребе по приезде в Америку, превратился в мировой центр Движения Хабад. Отсюдаисходят знаменитые обращения к еврейскому народу, сюда приезжают юноши, чтобы углубить свои знания святой Торы, здесь издают журналы и книги на многих языках. Сюда идут за советом простые люди со всех концов земли, приходят религиозные и нерелигиозные, раввины, политические деятели, ученые, бизнесмены, философы, писатели...

Рабби Иосиф Ицхак Шнеерсон вернул свою святую душу Создателю на семидесятом году жизни, 10 Шват 5710 года (1950 г.), и с этого времени Движением руководит седьмой Любавичский Ребе, Рабби Менахем Мендел Шнеерсон, Шлита, – дай Б-г ему долгой жизни за его великие и святые дела.

Усилиями нашего Ребе уже опубликована большая часть огромного литературного и философского наследия предыдущего Ребе, в том числе и записки об истории его ареста (никогда не публиковавшиеся при жизни Рабби Иосифа Ицхака Шнеерсона).

Отрывки из них неоднократно переводились на русский язык, но полностью воспоминания Великого еврея выходят только сейчас – к столетнему юбилею со дня его рождения.

Моше-Хаим Левин

Примечания

[51]  Письмо от 17 Ияра 5694 года (2 мая 1934 г.).

[52]  Это случилось летом 1891 года, и вкратце история такова. Юный Иосиф Ицхак стал свидетелем довольно обычной в ту пору сцены: на улице местечка пьяный урядник без всякой причины начал избивать еврея. Возмущенный мальчик подскочил к полицейскому, толкнул его и крикнул: «Подлец!»

Обозленный урядник схватил Иосиф Ицхака, отвел в полицейский участок и бросил в камеру, где у мальчика оказался неожиданный сосед – теленок, опутанный веревками, с завязанной, чтобы не мычал, мордой.

Несколько часов спустя о случившемся стало известно, и в полицию пришел посланник от родных. Юный Иосиф Ицхак, ничуть не смущенный своим поступком и заточением в каталажку («Я удостоен Б-гом ареста, потому что заступился за еврея!»), честно рассказал о случившемся, упомянув в том числе о теленке. Внезапно выяснилось, что теленка украл и спрятал в камере хулиган-полицейский. Восторжествовала справедливость: избитый еврей был оправдан, а вор – уволен из полиции.

[53]  Любавичское Движение, или Движение Хабад – по названию местечка Любавич, где более века была резиденция руководителей Движения, либо по названию философской системы хасидизма Хабад, разработанной в 18 веке Рабби Шнеур-Залманом из города Ляды.

[54]  ТаНаХ – аббревиатура: Тора (Пятикнижие), Невиим (Пророки), Хтувим (Писания); священные книги – основа Иудаики.

[55]  Штетлах – местечки (на идиш).

[56]  Двадцатка – правление еврейской общины из двадцати выборных лиц.

[57]  Пурим-Катан – по еврейскому календарю в високосном году два месяца Адар. Поэтому в високосные годы праздник Пурим отмечают дважды: настоящий праздник с соблюдением всех предписаний – во втором Адар, а во время первого – так называемый Пурим-Катан, т.е. «малый Пурим».