Больше всего, вспоминает Ребе, угнетает заключенного однообразие быта, отчего становится событием и открывшееся окошко в двери, и баня, разрешаемая раз в две недели, но обязательная один раз в месяц, и даже стрижка и бритье, о которых нужно письменно просить за неделю.

Единственные регулярные радости узника – это еда и прогулка. Радости, перемешанные с унижением и горем.

Нас кормили плохо, но сытно, никто не голодал. По утрам вручали килограммовую порцию хлеба, вполне достаточную на весь день. Неподвижный образ жизни не способствует аппетиту, и у большинства заключенных к вечеру остаются несъеденными куски хлеба. В час дня выдают однообразный обед, что не мешает арестантам оживленно обсуждать ничтожные перемены в меню. Здесь возникают горячие споры, посвященные тюремным и былым обедам, настолько же пустые, насколько страстные. В пять часов дня аналогичное оживление сопровождает раздачу безвкусной каши.

Дважды в месяц – по первым и пятнадцатым числам – всем заключенным выдают типографски отпечатанные листочки. Это бланки для заказа товаров и продуктов из кооператива Шпалерки. Выбор крайне беден, а заказ – и доступен не каждому, и бюрократически долог. Во-первых, нужны деньги, которые есть не у каждого. Необходимо также подать за две недели детальный перечень просимого с приложением расписки об оплате заказа из денег, хранящихся в центральной тюремной конторе. А в конечном счете можно ничего не получить, если следователи ГПУ или кто-то из тюремного начальства не утверди! твою просьбу.

Однообразие тюремной недели нарушалось лишь по пятницам, когда заключенным вручали передачу из дома. Такие посылки, естественно, не попадают от родных сразу в руки арестанта; они проходят по долгой бюрократической цепи, в конце которой кладовая тюремного отделения. Первый раз передачу исследуют в главной конторе, но особо тщательно контролируют на глазах заключенного.

Оставшиеся на воле, готовые на все ради близкого, не имеют, тем не менее, права посылать ему деликатесы. Не положено – и точка. Но даже и стандартная еда проходит разрушительную проверку. Содержимое посылки распечатывают и расчленяют на мельчайшие доли, в том числе и хлеб, который режут тонкими ломтями. Все это меры предосторожности против передачи нелегальных писем. (Не менее тщательно обыскивают и одежду, где прощупывают, а порой и распарывают любой подозрительный шов.)

Но никакие разрушения не способны омрачить светлую пятницу – день получения весточки из дома. Все, у кого есть семья или родственники, с утра в нетерпении и возбужденно ждут вызова к начальнику отделения, что само по себе дополнительное удовольствие. Хоть на короткое время покидает человек опостылевшую камеру. И другая мимолетная радость его поджидает: он увидит своими глазами почерк любимого или любимой. Сам перечень присланных вещей остается у тюремщиков, но даже беглый взгляд, брошенный на записку дорогой ему руки, поднимает настроение.

Люди опытные заполняют этот список на клочке ткани, вшивая его потом в наволочку или мешковину – упаковку посылки. Или еще проще – пишут чернилами прямо по материи упаковки. В этом случае на руках счастливца остается подлинник письма!..

Возбужденно-радостный возвращается он в камеру и раскладывает передачу на самом почетном месте. Оно у него единственное, используемое практически двадцать четыре часа напролет – это кровать, где онспит, и лежит, и сидит, где смеется и плачет, читает и мечтает, разминает затекшие мышцы и даже дремлет в часы, когда спать категорически нельзя.

Благоговейно и бережно извлекает он содержимое пакета и расставляет на специально расчищенном местечке. А затем с вниманием, непостижимым для не побывавших в тюрьме, рассматривает и обдумывает каждый штришок.

Медленно и сосредоточенно читает он текст записки, скрупулезно исследуя букву за буквой в поисках возможного тайного смысла. И буква пропущенная или лишняя буква – становятся пищей для долгих раздумий. Вдруг не ошибка за этим, а некий шифр, несущий важное сообщение. Даже буква, выведенная чуть-чуть крупнее, могла быть написана так не случайно, а с определенной целью.

Часами рассматривает несчастный незамысловатый текст, отыскивая тайнопись в движении руки и почерке. Почему, например, из двух одинаковых букв, стоящих практически рядом, одна заострена, а другая округла? Или почему какое-то слово внезапно выписано жирнее других?.. Что за этим кроется: только что окунули перо в чернильницу или – рассматривает он записку под разными углами – вписано другой рукой? Нет, на другую руку не похоже, но слово-то выделено, значит, возможен какой-то намек. Но какой? Наконец, с изучением записки покончено. Теперь очередь самой упаковки. И опять начинаются мучительные загадки: почему на прошлой неделе он получил передачу в коробке из-под сладостей, а на этот раз – в мешочке из-под муки? Не сигнал ли это, что против него выдвинуто новое обвинение – в спекуляции мукой?..

После получения посылок воцаряется глубокая тишина – на несколько часов, порой на весь день. Каждый уходит в себя: он перебирает, тщательно изучая, содержимое передачи и гадает, гадает, гадает... Взвешивая «за» и «против», мысленно строит новые теории, связанные с новыми ловушками следствия. И, соответственно им, готовится к предполагаемой защите, к опровержению обвинений в спекуляции мукой, которой ни он сам, ни его предки никогда не торговали...

Последнее, о чем хочу упомянуть, – прогулка. Надо видеть, как привскакивают арестанты при выкрике надзирателя: «Камера такая-то, приготовиться к прогулке!» – чтобы понять всю остроту их тоски по действию, движению. Время прогулки не регламентировано, ее могут назначить когда угодно – от подъема до семи вечера, но она бывает обязательно. Тюремный, неукоснительно соблюдаемый порядок гарантирует арестанту пятнадцать минут на свежем воздухе.

Эти короткие четверть часа – очень дороги заключенным, и они, как дети, заранее предвкушают удовольствие. Ведь прогулка – не только возможность выйти из камеры, вдохнуть полной грудью вольный воздух, увидеть небо, размять застоявшиеся ноги на железных лестницах и примерно пятидесятиметровой в длину площадке. Прогулка несет в себе более возвышенный смысл – она выход в люди, возможность новых человеческих контактов. Произвольное время прогулки перемешивает камеры и отделения тюрьмы. А в Шпалерке сидят тысячи людей: ученые и врачи, инженеры и юристы, журналисты и адвокаты, купцы и служители культа различных вероисповеданий, старики и юнцы, короче, представители всех слоев и профессий. Вот почему для большинства – это еще и надежда повстречать арестованного по его делу и переговорить с ним знаками, несмотря на тщательную охрану вокруг[39]. Или просто увидеть знакомого...