|
В 1927 году рабби Менахем-Мендл расстался с отцом. Вместе
со своим учителем и будущим тестем, Ребе Иосефом-Ицхаком,
он уехал из Советской России и поселился в Прибалтике,
а затем в Польше. Его отец, рабби Леви-Ицхак Шнеерсон,
остался. Он продолжал быть раввином в Днепропетровске.
Каждый шаг отца, например, обеспечение прихожан на Песах
кашерной мацой, сопровождался доносами и слежкой – резвыми
гонцами будущего ареста.
Между отцом и сыном пролегла бесконечная граница с
картонными солдатиками, словно сошедшими с плакатов
Маяковского, у которых в руках были настоящие ружья
со штыками.
Между отцом и сыном протянулась цепочка писем, звенящих
от ожидания будущей встречи, наполненных заботой, любовью
и Каббалой. Вполне естественное сочетание для людей
их уровня.
Это письмо рабби Леви-Ицхак послал сыну накануне Песах
в 1928 году.
Дорогой сынок, пусть продлятся твои дни!
Мое благословение, идущее из самой глубины сердца,
состоит в том, чтобы ты отпраздновал Песах кашерно –
в самом простом понимании этого слова, которое для Галахи
является основным. Чтобы маца, которую ты будешь есть,
была кашерна, и чтобы душа и тело твои были чисты и
достойны этой мацы...
Мацу называют «хлебом веры». Если маца достойна еврея,
а еврей достоин мацы, то это союз, украшающий их обоих.
Мацу сравнивают с женщиной. Как сказали наши мудрецы:
«Тот, кто ест мацу накануне Песах, как будто приблизился
к невесте, не дождавшись хупы..». Маца – это только
«вода и мука» – «кемах ве-маим». Числовое значение этих
слов – 238 – то же, что и у имени Рахель, любимой жены
Яакова. В этом намек на то, что союз мужчины и женщины,
их соединение, должно происходить на основе чистой веры,
без всяких житейских расчетов...
Пусть Вс-вышний введет тебя в твой дом, дом истинный
и верный, в полном смысле этого слова. Пусть у тебя
будет жена мудрая, освещающая твой удел в этом мире
– и физический, и духовный вместе. Пусть ты будешь счастлив
во всем, живя в покое и благости до конца дней. И чтобы
глаза ваши увидели как можно скорее, как встает и утверждается
твоя семья, «дом, построенный на вере», во всей красоте
и славе.
Пусть Вс-вышний, благословен Он, удостоит нас повидаться
с тобою в этом мире, чтобы взглянуть на твой мир и покой,
как желает того твой отец, любящий тебя безгранично...
Чтобы всегда тебе было хорошо, сынок, чтобы всегда
с тобой была удача, во все дни твои.
Леви-Ицхак Шнеерсон
А вот телеграмма, которую послал отец сыну, поздравляя
его с женитьбой.
Из самых глубин сердца моего благословляю тебя, сынок
мой, отрада моя, с женитьбой на Хае-Мусе, в добрый час.
Пусть Б-г наших святых предков, благодаря заслугам которых
мы действуем и живем, раскинет над вашим домом завесу
покоя и благополучия, чтобы он стоял непоколебимо. Наслаждайся
счастьем с любимой женщиной и в самом простом, и в самом
глубоком смысле. Пусть заслуги вашего общего предка
Ребе Цемех Цедека и его супруги, имена которых совпадают
с именем твоим и твоей супруги, защищают вас всегда.
Идя путем Торы и соблюдая ее заповеди, пусть жизнь ваша
будет полна мира и спокойствия, и любого добра, какое
только можно пожелать. Пусть вы будете гордостью и украшением
еврейского народа. Пусть пойдет от вас род прямой и
честный, чтобы сыновья и внуки ваши сидели над Торой
и стремились исполнить каждую ее заповедь.
Твой отец, который всегда с тобой, по-настоящему с
тобой.
Леви-Ицхак Шнеерсон
Не все отцовские слова сбылись, к сожалению.
Они не увиделись. Рабби Леви-Ицхак был арестовован
в 37-м году и умер в Казахстане, в сталинской ссылке.
Детей у Ребе не было.
«Мир и покой», который так желал ему отец... Об этом
нам трудно судить. В еврейском мире у Ребе была репутация
нарушителя спокойствия, человека, который всегда способен
рисковать, обдуманно и твердо.
«Гордость и украшение еврейского народа»... Это сбылось,
больше, чем можно было представить. Если душам праведников
доступно видеть, что творится на земле, то рав Леви-Ицхак
должен знать, сколько евреев ожидало благословений его
сына. После них, этих благословений, ставились хупы,
выздоравливали люди, рождались дети, которые сидели
над Торой и старались выполнить каждую ее заповедь.
Может, в этом и находит наш Ребе мир и покой, выполняя
пожелание отца...
Одним из самых непонятных и загадочных этапов жизни
Ребе была его учеба в университете – сначала в Берлинском,
а затем (в течение восьми лет!) в парижской Сорбонне.
В этой теме, «Ребе и университет», нас удивляет:
1. Необычно долгий, даже для фанатика высшего образования
(каким он не был) срок учебы. Она начинается вскоре
после выезда из СССР и прерывается только в 1940 году,
когда нацисты захватили Францию.
2. Фантастически разнообразный список изучаемых предметов:
ядерная физика, математика, химия, электромеханика,
кораблестроение, психология и – это только то, что нам
известно...
3. Предельно малое время, которое он уделял всем этим
дисциплинам. Посещение лекций, лабораторные работы –
все остальное время посвящено занятиям Торой.
4. Нарушение традиции. Хасиды, тем более их вожди,
своих родных в университет не посылали. Здесь же происходит
нечто обратное: рабби Иосеф-Ицхак настаивает, чтобы
его зять поступил в университет. И тот, без особой радости,
соглашается. Вернее, просто выполняет то, что Ребе сказал.
Это – ядро загадки. И даже тени объяснения у нас нет.
Правда, есть пожарный выход – «хасиды говорят». Так
вот, хасиды говорили, что именно потому, что молодой
мудрец так глубоко проник в тайны Торы, его наставник
захотел, чтобы он обратил внимание и на самую внешнюю
оболочку Б-жественной мудрости – на светские науки.
Некоторые идут дальше, утверждая, что будущий Ребе должен
был связать нити человеческих знаний воедино, подчинив
их... Кому? Своему наставнику? Будущему Машиаху? Тайна.
Они с женой сняли маленькую квартиру (полторы комнаты)
в еврейском квартале Парижа. В университет в середине
учебного года без знания французского его принимать
не хотели. Впрочем, хватило небольшой протекции, чтобы
лед треснул и молодому рабби разрешили посещать лекции,
дав испытательный срок. Труднее было со шляпой. По уставу
Сорбонны в помещении университета в шляпе находиться
нельзя. Сошлись на том, что рабби Менахем-Мендл будет
сидеть на лекциях в берете...
В ту пору в Париже жил Шмуэль Безбородко, владелец
фирмы по производству сложной оптики, в том числе для
самолетов и кораблей. У него был проект, который не
ладился уже в течение нескольких лет. Он обратился к
рабби Менахему-Мендлу. Безбородко просил подсказать
техническое решение одного из узлов своего проекта.
Рабби просмотрел проект и сделал десятки замечаний,
которые во много раз увеличили эффективность всей конструкции,
а не только одного узла.
Меир Шохетман, один из близких знакомых молодых Шнеерсонов
в Париже, вспоминает, что в их доме говорили на идиш.
Дом был теплым и притягивал людей. Хозяйка очень гостеприимна,
скромна, с утонченной простотой. Хозяин – занятия самые
разнообразные, в том числе организация послеобеденных
классов для детей, которых родители посылали во французские
школы. Спит едва ли 4-5 часов в день. Каждая минута
на счету. И, наперекор этому ритму, готов принять каждого,
понять и помочь, ни разу не взглянув на часы. Будущий
Ребе.
Кто-то встретил рабби Менахема-Мендла, идущего по оживленной
парижской улице и читающего на ходу газету. Когда они
поравнялись, знакомый увидел, что в газете сделаны две
дырки – смотреть на дорогу. Говорят: «увидеть Париж
– и умереть». Молодой мудрец хотел жить и поэтому предпочитал
не смотреть на всю это блестящую круговерть, даже мельком.
Зато он много времени проводил в парижских библиотеках,
читая старинные рукописи. Наверное, история. Наверное,
еврейская.
У него было редкое, надежное искусство всюду оставаться
(самим собой – даже в берете, даже в Париже.
|
