Весной 1969 года, перед Песах, уехал и Нотке с семьей.
Поскольку я ничего не знал о судьбе моей рукописи в
Израиле, он предложил дать ему экземпляр, и, рискуя
не на шутку, переправил его, а по приезде в Израиль
содействовал изданию книжки. Он же предложил название
«Мимаамаким» («Из глубин»), заимствованное из псалмов
царя Давида.
Хотя мне было одиноко без Нотке, я чувствовал себя
увереннее, зная, что мой верный друг находится «там».
Тем временем я защитил докторскую диссертацию. Спустя
некоторое время я получил также звание профессора. Мне
прислали несколько очень интересных приглашений из заграницы.
В частности, предлагалось лекционное турне по нескольким
университетам Америки. Однако делу этому никто не соглашался
дать ход, а мне было предложено написать, что моя жена
больна, и я не могу ее оставить. Кстати, я потом долгое
время получал выражения соболезнования от своих заграничных
коллег и пожелания здоровья жене.
У меня все еще не было никакой конкретной зацепки для
выезда. Пойти на новую фальсификацию после «польской
эпопеи» с Руфиной и Юзеком и всех моих неприятностей
с КГБ я не решался, а настоящих близких родственников
в Израиле у меня все еще не было. Поэтому я продолжал
чего-то ждать, мучительно ощущая, что упускаю, быть
может, последнюю возможность.
Я продолжал работать в Академии, но сосредоточиться
на работе было все труднее, мои исследования казались
все более бессмысленными, а сотрудники и аспиранты —
невыносимо надоедливыми. Эти люди были искренне и твердо
убеждены, что они являются истинными столпами и двигателями
прогресса человечества. Атмосфера научных конференций
и съездов особенно способствовала их самоутверждению.
Это бьшал настоящий праздник величия ученой элиты. Тут
и театральная величественность торжественных открытий,
где каждый начинал чувствовать себя соучастником чего-то
великого, и изощренное наслаждение демонстрацией собственной
эрудиции и остроты мысли во время дискуссий, и напряженно-непринужденное
остроумие банкетных тостов, и редкая возможность прямо-таки
локтем тронуть какого-либо корифея... И надо всем этим
сладостное осознание своего собственного величия и исторической
значительности события в целом. Я пишу все это вовсе
не для осуждения других, а просто рассказываю о том,
как сам воспринимал когда-то свою миссию ученого и что
чувствовал, в частности, на научных съездах.
|